Ничто не может получиться из ничего

В первый раз я пробовал еще раз...

Наша дочь приставала ко мне в течение многих недель, может даже месяцев, с "возвращением в игру". Я пытался игнорировать ее, но она все время говорила, что ей не нравилось видеть своего отца одиноким, и что ее мать хотела бы, чтобы я был счастлив.
Я был счастлив, счастлив настолько, насколько вообще мог без Беллы. Больше никто не никогда не сможет занять ее место. Я даже и пробовать не хотел. Мне казалось, что я стал бы неверным мужем.
Когда я, наконец, согласился, то чувствовал себя довольно изношенно из-за ее постоянного нытья, так что даже не смог насладиться блестящей улыбкой, что осветила ее лицо.
В седьмом классе у нее была учительница, которая и станет жертвой моего плана. Моя социальная уединенность в отношении к людям, тем более женщинами, лишала их малейшей возможности разрушить любую из моих стен. Я всего лишь надеялся, что не обижу бедную женщину и не заставлю ее плакать.
Ее звали Элис Брендон, я встречался с ней несколько раз и только в стиле отношений учитель/родитель, но никогда не давал ей повода для продолжения. Белла оставила после себя неизгладимый след слишком глубоко и очень надолго, так что мне даже не хотелось дать кому-нибудь шанс.
Я думаю, что должен был нервничать, подходя к порогу ее дома, но все, что я чувствовал, это неприятные ощущения в животе и боль где-то в области груди, где когда-то было мое сердце. Я чувствовал себя виноватым.
Она, конечно же, была красива с ее уложенными темными волосами и яркими карими глазами. Ее улыбка была настолько заразительна, что я вернул ее, не прилагая к этому особых усилий.
Я еще не был в новом ресторане, недавно открывшемся в городе, так что не знал, подойдет ли это место или нет, но был уверен, что куда бы мы не пошли, это вернет мысли о Белле на первый план, что лишит меня возможности развлекать гостя. Я не хотел расстраивать эту фактически незнакомую девушку, даже не смотря на то, что свидание было заведомо провальным.
Обед был хорош, а еда отменна. Беседа текла неспеша, даже я не мог не заметить яркую индивидуальность Элис и ее неугасаемый интерес к жизни. Я смеялся, когда она смеялась, улыбался, когда она улыбалась, до того момента, когда понял, что довольно хорошо проводил время.
И это испугало меня до смерти.
На десерт она заказала какой-то шоколадный мусс, и мы разделили его, будто уже давно так проводили время. Острая боль в груди вернулась с полной силой, и я не мог дождаться вечера, чтобы вернуться домой.
Ощутив изменение моего настроения, Элис положила свою крошечную ручку на мою, а я очень старался не вздрогнуть от этого физического контакта. Ее улыбка была искренней и полной беспокойства, я покачал головой и уверил ее, что все в порядке. Просто я уже был готов пойти домой.
Я проводил ее до двери, потому что джентльмен во мне не позволил бы развернуться, запрыгнуть в машину и сбежать отсюда, словно из ада, независимо оттого, как ужасно мне этого хотелось.
Я взял ее маленькую руку в свою и поцеловал, поблагодарив за прекрасный вечер, ненавидя тот факт, что мое воспитание заставило меня сделать это.
Элис покраснела и захихикала, и я возненавидел себя еще раз за то, что, возможно, произвел на нее неправильное впечатление.
Она встала на цыпочки, прижимая свои мягкие губы к моей щеке. Я напрягся, закрыв глаза, притворяясь, что контакт был безразличен мне, притворяясь, что мне не нужно такое внимание, притворяясь, что мое тело не нуждается в нежных ласках.
Расценив мою реакцию, как положительную, губы Элис прижались к моим, а мои ответили ей по своей собственной воле. Они были мягкими и податливыми, нежно двигаясь против моих собственных, и я откликнулся. Теплый и влажный язык встретил мои приоткрытые губы, разжигая во мне давно забытый огонь.
Казалось, что в этот момент пробудились все мои чувства. Ее запах, ее вкус, ее крошечное тело, грубо прижатое к моему. Это было неправильно, все неправильно. Она не испытывала то же самое, не чувствовала то же самое, не ощущала то же самое, и это было неправильно.
Я старался заставить свое тело реагировать так же, как и несколько минут до этого – искренне, по-настоящему. Я был одинок, и это может помочь мне пойти дальше, отпустить, наконец, свою боль. Я обнял ее за плечи, притягивая ближе, пытаясь совладать со своим физическим желанием.
Где-то глубоко внутри я знал, что нуждался в этом, нуждался в освобождении этой постоянной боли, нуждался в близком контакте женщины, но реакции не было. Только сожаление и вина.
Сожаление за то, что использовал Элис по своим эгоистичным причинам, когда понимал, что не смогу дать ей то, чего она хочет. Вину за то, что пробовал забыть Беллу, стереть ее из своего разбитого сердца таким грязным способом. Это невозможно. Я принадлежал Белле и всегда буду только ее. Мыслями, телом, душой – я принадлежал ей полностью.
Высвободившись из объятий Элис, я пробормотал извинения, избегая смотреть в ее глаза. «Я не могу сделать этого» сказал я ей, «прости, я просто не могу». Она, кажется, поняла, но ничего не сказала, только зашла в свой дом и мягко прикрыла за собой дверь.
Я вернулся в машину и поехал домой в полной тишине, боль от моих действий тяжким бременем легла на сердце. Наша дочь не стала спрашивать о том, как прошел вечер, просто посмотрев на мое лицо, и больше она никогда не пробовала уговорить меня попробовать еще раз. Я лег спать, взяв в руки длинную ночную рубашку Беллы и спрятав лицо в мягкой ткани, проклиная аромат, что давно исчез, но память о котором осталась навсегда.

В первый раз, попробовав еще раз, я знал, что другого никогда не будет.

Если у вас есть слезы

В первый раз я плакал...

Он хороший человек, любит ее, сильный и надежный, всегда готовый помочь – так и должно быть.
Цветы были ароматны, заполняя комнату своим душистым запахом, и очень яркими, их цвет варьировался от фиолетового до красного. Так много цветов, и я не мог не думать о том, что Белле бы это очень понравилось.
Смех и веселые разговоры разносились эхом по старой церкви с красной дверью. По-настоящему радостное событие, атмосфера такая же, как в прошлый раз.
«Папа, папа, папа» закричала она, «я хорошо выгляжу?».
В последний раз я видел это платье, когда оно было на Белле. Она так похожа на нее. Моя любовь, моя жизнь, может быть это и делало те дни особенно тяжелыми.
«Ты красивая, маленькая девочка» сказал я, прежде чем поцеловал ее в лоб и опустил вуаль. Каждая минута без Беллы была трудной, особенно в тот день.
Она должна была быть там, ведь моя единственная обязанность состояла в том, чтобы дать свое благословение. Все остальное должна была делать она. Поиск платья, подружек невесты, выбор посуды, дизайн приглашений, дни, проведенные в городе, регистрация, обоюдный смех. Даже девичник в салоне, стрижка волос, маникюр, макияж, чтобы этот день был прекрасным – всем этим должна была заниматься она.
Но ее там не было.
А я был… один.
Много лет прошло с тех пор, как она оставила меня, и ни один последующий не был легче предыдущего. Я думал, что со мной было что-то неправильно. Независимо оттого, как плохо мне было, как глубока и непосильна была эта боль, я не мог плакать. Я знал, что должен, много раз, но слез не было. Независимо оттого, как сильно я хотел этого.
В конце концов, я пришел к выводу, что был слишком сломан, слишком потерян, чтобы появились слезы, о которых я так мечтал. Ты не можешь плакать, когда даже не чувствуешь принадлежности к собственному телу. Ты не можешь скорбить без сердца, которое осталось с ней.
Процессия началась, и я был взволнован почти так же, как и в наш свадебный день. Рука нашей дочери надежно лежала в моей, и я чувствовал, как она дрожала, когда мы готовились войти в зал.
«Я так счастлива, папа» прошептала она из-под вуали. И все, что я мог ответить, это «мне жаль, что твоя мама не с нами». Я сжал ее руку, принося уверенность и комфорт, я знал, что он был правильным человеком для нее. Он не был достаточно хорош, но никто никогда не будет. Он был лучшим из возможных.
Он не заслуживал ее, точно так же, как и я не заслуживал Беллы, но он был тем, кто будет чувствовать себя благословленным за данную возможность. Как и я, когда это было лучшее время в моей жизни. Бела дала мне лучшее от себя, находя лучшее во мне, и я видел, что с нашей дочерью будет то же самое.
Я надеялся, что им будет дано больше времени.
Мы плавно шли к алтарю, мои шаги были размерены и осторожны. Мне не надо было идти по проходу в прошлый раз, и это немного дезориентировало. Ни один взгляд не был направлен на меня – все смотрели на красавицу, чью руку я держал в своей. Это было то же самое. Они так же были очарованны красотой Беллы.
Когда мы остановились, я повернулся к дочери, чтобы снять мягкую белую вуаль, закрывающую ее лицо. Ее глаза блестели от слез, я увидел в них Беллу. Они медленно стекали по щекам, беззвучно падая на атласное платье.
Смотря в ее глаза и видя там безграничную любовь, из моих глаз потекли слезы. Долгожданные слезы затуманивали разум, но именно благодаря ним сейчас я видел мир с ослепительной ясностью. Моя грудь поднималась от силы моего дыхания, и мне казалось, что не было тех двадцати двух лет, прошедших со дня ее смерти.
Я наклонился, чтобы поцеловать дочь в щеку, и она сильно обняла меня за шею. «Мне жаль, что мамы нет здесь» прошептала она в мою щеку, «для тебя, пап». Дыхание перехватило, и я тяжело сглотнул. Глаза были полные слез, щеки мокрые от соленых дорожек, а еще напряжение в груди, когда я думал об ее словах. Я думал о том же каждую минуту каждого дня.
Я сказал свою речь, и повернулся к человеку, который будет заботиться о ней, любить ее, стареть и умирать вместе с ней, разделять с ней слезы и смех в течение всех дней ее жизни, прежде чем вернулся на свое место.
Это было лучшее место. Отсутствовало только одно…
Белла.

Это была предпоследняя глава...