Оригинал: The first time
Автор: evenflo78
Переводчик: Zaffira
Разрешение на размещение:в наличие
Дисклеймер: герои - Стефани Майер, история - автору

Жанр: Romance/Tragedy
Рейтинг: М
Пейринг: Эдвард/Белла

Размер: мини
Статус: оригинал закончен, перевод закончен

Размещение: только с разрешения переводчика

Саммари: Обычная история, где мальчик встречает девочку, рассказывающая о самых значимых моментах из жизни Эдварда.

От переводчика: Я не знаю, что сподвигло меня на чтение этого рассказа. Ведь если посмотреть, то жанр "не мой", размер "не мой", про внушительный объем саммари я вообще тактично промолчу. Но тем не менее я потратила на чтение этот фика двадцать минут своего свободного времени. И не пожалела, ничуть. Я не встречала ничего подобного ни в нашем, ни в иностранном фанфикшене. На мой взгляд, это очень красивая, романтичная, нежная, невинная, но трагичная история с немного оригинальным, но счастливым концом. Я никогда так страстно не хотела что-либо перевести, и ни один перевод не давался мне так тяжело.

От меня:Совсем случайно наткнулась на этот рассказ буквально два дня назад. И он меня просто потряс. Такие эмоции! А в конце я просто рыдала. Так что, надеюсь, и вам понравится этот ШИКАРНЕЙШИЙ фанф)))

Что за имя

В первый раз я встретил ее…

Кафе располагалось недалеко от студенческого городка. Я заметил его, прогуливаясь со своей матерью. Поэтому, после того, как мы вернулись в мою комнату и эмоционально распрощались, я решил немного пройтись пешком.
Я не спешил, выбрав неторопливый темп, наслаждаясь нежным бризом, что трепал верхушки вязов и дубов, возвышающихся надо мной.
Хоть университетский городок и был полон шумной толпой людей из-за вновь прибывших и их родителей, которые хотели поцеловать своих чад на счастье, кафе было относительно пустым. Время остановилось… На данный момент, по крайней мере.
Пожилая пара, сидевшая на террасе и завтракавшая лепешками, приветственно улыбнулась мне, потягивая чай, когда я открывал дверь. Еще несколько столиков было занято одиночками, уткнувшимися в свои ноутбуки и использующими свободный Wi-Fi, который рекламировал плакат, висящий на окне, в своих интересах.
Позвякивание металла о металл оповестило о моем прибытии, меня окутал небесный аромат, которым насквозь было пропитано это маленькое кафе. Я жадно вдыхал запах кофе и чая, пирожных и печенья, корицы и специй, приятно щекотавших нос. Это была мечта наркомана, собранная и закрытая в одном крошечном помещении, будоражившая мое сознание. Восхитительно.
Я изучал меню, пока ждал, когда кто-нибудь появится за прилавком. Понятия не имею, что представляет собой половина всего этого. Я жил в небольшом городе и не был затронул лихорадкой кофе, охватившей нацию из-за Старбакс1.
Здесь не было никакой информации на небольшой доске, где можно прочитать о черном кофе с одним кусочком сахара или двумя. Что, черт возьми, такого в этом кофе с молоком? Сейчас я пытался найти в нем, напоминающем Фолгерс или Максвелл Хаус, хоть что-то особенное.
Когда она вышла из-за угла, то, я абсолютно в этом уверен, поймала мой ошеломленный взгляд. Неважно, на самом деле. То, как ее волосы ниспадали на плечи и спину темными мягкими завитками, обрамляли ее безупречное лицо, заставили меня глазеть на нее, не моргая, будто педик, пойманный в комнату полную яркого света. Красивая.
Ее глаза остановились на мне, они были какого-то лимонного оттенка. Не уверен, что прав. Они коричневые, верно? Я лишь знал, что они красивы, и был потерян в их искрящейся глубине. Я закрыл рот и распрямил плечи, стараясь вести себя не как маленький ребенок, пускающий слюни в магазине сладостей, а как джентльмен, которого достойно воспитала мать.
Она улыбнулась и спросила меня, что бы я хотел, а я лишь указал на что-то в середине меню и немного ниже, при этом не спуская с нее глаз. Она сделала напиток механически, опытно, я был поражен каждым ее движением. Она была похожа на ангела. Неземная.
Все в ней было красиво. От ее мягких женственных плеч до миниатюрной, но крепкой фигуры, охарактеризовать ее можно было только как олицетворение красоты. Даже когда она вытерла руки о зеленый передник, отчего у моей матери случился бы обморок.
«Вы хотите сделать фотографию» спросила она меня, вручая чашку чая, обернутую салфеткой. Я запнулся на некоторых словах, таких как «нет», «простите» и «ма’ам», и совсем не обязательно в таком порядке, перед тем как провести рукой по лицу и широко улыбнуться. Она поставила меня в глупое положение, и не было слов, чтобы ответить.
Слова, которые могли описать чувства, что она разбудила во мне, еще не придумали.
Она спросила мое имя, и я сказал «Эдвард Каллен», протягивая ладонь для рукопожатия. Когда я спросил ее имя, она засмеялась – звук был восхитительным, будто шелест ветра в знойный летний день или стук капель ночного дождя в ваше окно. Великолепный.
Я уставился на нее, смущенный, не понимая, что же такого смешного в том, что я спросил ее имя, даже несмотря на то, что я мог слушать звук ее смеха вечно. «Глупый» пожурила она меня за разглядывание ее в то время, когда она представлялась, перед тем как спросить мое имя. Я стыдливо опустил голову, в первый раз отводя от нее взгляд с тех пор, как она вошла в комнату.
Когда ее рука опустилась на мое плечо, мои глаза тут же нашли ее. «Ты милый, Эдвард Каллен» сказала она, смеясь, и развернулась, чтобы обслужить следующего клиента. «Белла» – услышал я нежный голос, когда ее позвала седовласая женщина, пока я выходил из кафе. Невозможно было подобрать более идеального имени для нее.

В первый раз я встретил ее в тот день, когда началась моя новая жизнь.

Умереть за поцелуй

В первый раз я поцеловал ее…

У меня уже были планы относительно Беллы. Официально это было нашим вторым свиданием, если вы не будите считать тех случаев, когда я приходит в кафе. Вы, возможно, даже назвали бы меня сталкером. Она, кажется, не возражала. На самом деле мне нравилось думать, что ей нравятся мои посещения, когда мы могли посидеть и поговорить в перерывах между клиентами. Хотя это могло быть всего лишь мое воображение, подкармливающиеся раздувшемся эго.
Однако, когда она спросила первой, я знал, что это невозможно. Мне только было жаль, что мне не хватило смелости сделать это первым. Это немного нервировало, если вы не можете собрать волю, чтобы спросить девочку вашей мечты, когда она, кажется, не испытывает по этому поводу никаких угрызений совести.
Это был еще один вопрос среди множества других, обращенных к ней. Похожий на "ты не знаешь, какая погода будет в эти выходные" или "не могла бы ты передать соль", а на самом деле "не хотела бы ты пойти со мной в кино в эту пятницу", без секса.
Та ночь была другой. Той ночью было МОЕ свидание, МОЕ предложение, МОЕ желание и ЕЕ положительный ответ для нас обоих. Возможно, это был день бедняка, но это было лучшим, что я мог ей предложить. Я только надеялся, что она наслаждается простотой.
Мы провели день в ее доме. Она смеялась и сказала, что я резал овощи как профессионал и избегал острых предметов после первого случая. Ее неуклюжесть была милой, и я не подумал дважды, прежде чем поднести ее палец к своим губам и поцеловать порез.
Жар заполнил мое тело, этот невинный жест, по-видимому, внезапно стал очень интимной и чувственной вещью. Я быстро отступил, прочистив горло и избегая смотреть в ее глаза. Белла засмеялась и поблагодарила меня, поцеловав в щеку.
Я знаю, что улыбнулся до неприличия сильно, и чувствовал, как покраснел до кончиков ушей, но я держался и добавлял ингредиенты в большую кастрюлю к которой изначально шел. Я умел готовить не так много вещей, но верил в свой гумбо2. Это было лучшее, что я когда-либо пробовал, и не потому, что мне хотелось хвалебный горн или что-то в этом роде. Просто так было.
Яркие карие глаза Беллы встретились с моими, после того, как она сунула носик в кастрюлю. «Хорошо пахнет» сказала она немного удивленно, а я пожал плечами. Кто сказал, что мужчины не умеют готовить?
Мы играли в скрабл3, и она надрала мне задницу, пока мы ждали, когда приготовиться гумбо. День был теплый, но дул небольшой прохладный бриз, который сделал его терпимым, даже прекрасным, поэтому мы решили поесть на крыльце. У нас было по огромной чашке сладкого чая со льдом, приятно охлаждавшего жжение в горле после острой стряпни.
Обед прошел в приятной тишине, не считая наших одобрительных стонов и стука ложек о тарелки. Редкого смеха, любопытных улыбок и кокетливых взглядов было достаточно, чтобы привести меня в экстаз.
После исчезновения наших порций и мытья посуды, мы решили прогуляться через лес и холм к месту, которое я нашел несколькими днями ранее. Солнце опускалось за горизонт, окрашивая небо в сияющие голубые и розовые цвета, в то время как ночь готовилась вступить в свои законные права.
Белла повернулась, чтобы посмотреть на меня, в глазах плескалось восхищение, а ни лице сияла улыбка, столь же ослепительная, как и солнце. «Как ты нашел это место» прошептала она, с благоговением смотря на окружающие холмы и деревья. Вдали даже виднелось озеро, но не оно пленило меня с самого начала.
Нет ничего лишнего. Ни фонарей, ни линий электропередач, ни домов, только природа во всей ее великолепной нетронутой красоте. Удача и моя склонность к изучению нашли его, а не я.
Окружающая природа была прекрасна. Мы ждали захода солнца, но когда комары выступили в полную силу, нам пришлось вернуться домой. Я держал ее за руку и вел сквозь темноту, удостоверяясь, что впереди нет никаких препятствий, о которые она могла бы споткнуться. Разговоры о свете и конфетах вышли смешными, и она улыбнулась мне.
Это было прекрасное время, чтобы продвинуться дальше. Я думал об этом тысячу раз, думал о том, на что же это будет похоже. Ничего удивительного, невероятного, изменяющего жизнь, как мне казалось. Но в этот день мой разум был непреклонен, и я не мог перестать думать об этом.
Как мне это сделать? Захочет ли она тоже? У меня хорошо получится?
Волнение так и не отступило. Когда мы подошли к ее двери, и она повернулась, зубами покусывая мягкие розовые губы, я понял, что пора принимать решение. Желудок скрутило, а голова пошла кругом. Мир вращался вокруг меня, а пульс отбивал удары в ушах.
«Спасибо за прекрасный день» сказала она, и я протянул к ней свои липкие и потные ладони. Я облизал губы, прежде чем склониться ближе, а желудок ухнул вниз, когда она повторила мое действие.
Мои глаза закрылись по собственной воле. Белла хихикнула, когда мои губы встретились с одной из сторон ее носа. Я нервно усмехнулся в ответ, засовывая руки в карманы и отходя на шаг назад. Каким глупцом я был. Я даже не мог поцеловать ее правильно.
«Доброй ночи, Эдвард» услышал я ее голос очень близко, что сильно удивило меня. Я почти, ПОЧТИ пропустит тот момент, когда ее теплые мягкие губы прижались к моим в целомудренном поцелуе. Я осторожно дотронулся пальцами до губ, когда она вошла в дом и мягко закрыла передо мной дверь. Весь обратный путь к кампусу я беззастенчиво улыбался.

В первый раз, когда я поцеловал ее, я промахнулся.

Одна боль, за исключением чужих мучений

В первый раз мы занимались любовью…

Я проводил много времени в ее доме. На самом деле мне очень нравилось думать, что я делал серьезные успехи в плане становления чем-то постоянным в ее жизни.
Признания в любви были произнесены, и отношения становились… горячее, физически. Следующий шаг, походивший для меня на надвигающуюся гибель, был неизбежен.
Это было плохо, потому что это будет мой первый раз. Но и для нее тоже… Ладно, это как в предвкушении катастрофы.
Технически это было достаточно легко. Я знал, что надо делать, но в тоже время и не знал. Это будет ужасно.
Я знал из книг, а не из собственного опыта, что для девушек первый раз довольно болезненный и не всегда приятный. И этот небольшой нюанс заставлял мое сердце биться быстрее. Я не хотел для нее никакой боли, особенно, если после она не получит от этого никакого удовольствия. И тот факт, что мне придется это сделать, был более чем удручающим.
Ничто, что когда-либо принесет ей боль, не будет для меня в радость.
Это порочная битва, бушевавшая в моей голове, была не сравнима с первой, в которой я воевал со своим собственным телом.
Каждую ночь она немного дальше расширяла границы, и каждую ночь я боролся со своим внутренним пещерным человеком. Не было иных физических желаний, кроме варварских, и бороться с ними становилось с каждым разом все тяжелее и тяжелее.
Та ночь была такой же. Поцелуи были горячи, ласки были страстны, одежда была на месте, но мы работали над этим. Несмотря на то, как сильно я старался убедить себя, мое тело было непреклонно в этом вопросе.
И когда Белла сказала «я не хочу больше ждать», я понял, что больше не могу лгать себе. И не хочу.
«Ты уверена» спросил я ее, и в ответном жесте ее руки спустились на пояс моих брюк. Мой мозг приказывал мне бороться с этим, чтобы не позволить ей зайти дальше, но тело было непреклонно. Одна часть ненавидела меня за то, что я настолько слаб, но Белла была так красива, и я хотел быть с ней умом, душой и телом.
Беременность была под контролем с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать, и цикл стал регулярным. Мы говорили об использовании презерватива и его необходимости. Я был уверен, что он понадобится мне… Но она меня разубедила.
Белла не дала мне времени на протест, прежде чем ее руки скользнули под мою рубашку. Мое предательское тело, на самом деле, помогало ей в этом, невзирая на то, что говорила голова. Слишком быстро я предстал перед ней голым, а она начала расстегивать пуговицы на своей блузке.
«Не суетись» сказал я ей и заменил ее пальцы на свои собственные, дрожащие, она расслабилась на кровати, предоставляя мне господство над ситуацией. Я старался действовать нежно, медленно обнажая ее кожу, но мое тело слишком быстро перевозбудилось.
Ее руки ласкали мою грудь, я вздрогнул, когда пальцами коснулся оголенной кожи, и невесомая ткань легко скользнула с ее плеча. Ее джинсы следующими оказались на полу, и я окунулся в предвкушение того момента, когда окажусь в ней.
Я застыл, завороженный ее красотой и изгибами, покрытыми лишь комплектом белоснежного белья. Я был настойчив в вопросе положения сверху или снизу еще до этого. Я видел ее, но в тоже время и нет. От бесспорной красоты Беллы захватывало дух.
Она села, прижимая меня рукой к кровати. Я, как загипнотизированный, наблюдал, как она показывала мягкие округлые груди с прекрасными розовыми сосками. У меня перехватило дыхание, и рука без моего согласия сама потянулась к ее груди, чтобы поласкать.
Такие мягкие и отлично умещающиеся в моей ладони.
Она застонала и рухнула обратно на кровать, мое тело, мгновенно среагировав, оказалось сверху, и губы нашли ее. Языки и губы, руки, ласкающие тела друг друга – все, о чем я мог сейчас думать.
Поцелуи становились более страстным по мере того, как тела соприкасались друг с другом, звуки тяжелого дыхания и стоны удовольствия отражались от стен. Вековой акт страсти, разыгравшийся между нашей плотью, и всего лишь одна преграда.
Когда ее трусики присоединились к остальной груде вещей на полу, я был полностью пленен ее красотой. Плавные изгибы, безупречная кожа, темные волосы, обрамляющие лицо и рассыпавшиеся по подушке – она была изысканна во всем.
Мои пальцы неуверенно погладили ее там – она выгнулась навстречу, и я продолжил. Мы перестали дышать, когда головка соприкоснулась с ее горячим входом.
Небеса и ад созданы, чтобы жить на вершине ее бедер.
Глаза закрылись, тело окунулось в удовольствие, и сейчас я боялся того момента, когда окажусь в ней. Я знал, что сделаю это, знал даже несмотря на то, что пытался отрицать это. Я только надеялся, что это не будет столь же ужасно для нее, сколь собиралось быть оскорбительным для меня.
Белла сместилась вниз, ее бедра прижались к моим, и я понял, что не могу откладывать дольше. Она не позволит мне, мое собственное тело не позволит мне. Потребность в ней была слишком велика.
Задержав дыхание, я вошел в нее. Тысячи эмоций пронзили мое тело: от ощущения ее горячей и влажной плоти вокруг меня до той силы, которою мне пришлось приложить, чтобы сломить преграду. Мне хотелось заплакать от того количества ощущений, что я испытывал. Бела сильно напряглась, и я запаниковал, осознавая, что причинил ей боль.
Смотря, как слезы скатываются на подушку под ее головой, я думал об одном: стоит ли мне продолжить или же стоит уйти прямо сейчас. Я желал, чтобы мое тело подчинялось моим мыслям и могло отступить в любой момент. С небольшим кивком ее головы, убеждающим меня продолжать, я вышел и вернулся к своему эгоистичному счастью глубоко в ней. И затем это случилось.
Огонь внизу живота вспыхнул с огромной силой, пальцы на ногах свело судорогой, пульс застучал в ушах, кожа покрылась испариной, и, громко прорычав ее имя, я рухнул на нее сверху.
«Прости, прости» шептал я огромное количество раз в ее волосы, слушая ее вздохи и проклиная эгоистичные потребности своего тела. Руки Беллы успокаивали меня, пробегаясь по моим волосам и спине вниз, пока я переводил дух.
Тот факт, что она утешала меня, заставлял чувствовать себя только хуже. Мои желания удовлетворены, а ее – нет. Чувства вины и гнева затопили меня.
«У нас есть вечность» сказала она после того, как мы приняли душ и улеглись вместе под одеялом. Засыпая, я не мог не думать о том, насколько люблю этот звук.

В первый раз, когда мы занимались любовью, это было прекрасное бедствие.

Брак истинных умов

В первый раз я женился…

Мы не смогли бы выбрать более подходящего дня. Ясное небо, теплый воздух и небольшой освежающий бриз. Поскольку эту старую церковь с красной дверью мы посетили уже много раз, то я не мог не заметить изменений в этот специфический день.
Слабый запах кедра все еще пробивался сквозь подавляющие обилие ароматов цветов, украшающих скамейки и перила. Длинный центральный проход был застелен темно-красным ковром, цвет которого практически идеально соответствовал двери.
С места, на котором я сейчас стоял, и где обычно стоит кафедра проповедника, вы едва смогли бы различить, где заканчивается ковер и начинается дверь. Небольшая группа прихожан была одета в свои лучшие воскресные наряды. Шепот разговоров и тихий смех отражались от высоких стен и эхом разносились по помещению.
Возможно, это и была та символичность, что отличала сельские дома от остальных. Сегодня эта церковь стала для нас с Беллой чем-то особенным. Она стала местом, где мы объявили небесам и всему миру, что любим и боготворим друг друга, и так будет до самой смерти.
Я не мог справиться со своей нервозностью. Холодный пот прошибал меня весь день. Воротник раздражал недавно бритую кожу шеи, арендованный смокинг, казалось, весил тысячу фунтов, и кольцо, лежащее в кармане, было сделано из самого лучшего хрусталя. Я так боялся, что с ним что-то случится. Я судорожно сглотнул, и Пастор Денали похлопал меня по плечу, понимающе кивнул и подмигнул.
Не то, чтобы это помогло. Я был развалиной.
Я должен быть спокоен. Я должен быть радостным, даже быть в восторге. Но я был напуган до смерти. Боялся собственной никчемности, боялся любить ее слишком сильно или слишком слабо, боялся быть ужасным мужем. Мысль, что я не смогу дать ей кого-то или чего-то, в чем она будет нуждаться, вселяла ужас.
Моей целью было сделать все совершенным, так что я знал, что обречен с самого начала.
Началась музыка, и мое сердце затрепетало, словно крылья колибри. Звуки толпы походили на волны океана. Я задержал дыхание.
Ее лицо светилось, словно миллион звезд, ярко горящих в ночном небе. Смотря на Беллу, в одиночку идущую по проходу, мне не в первый раз захотелось, чтобы ее родители были живы. И я бы просил, чтобы она принадлежала мне до конца нашей жизни.
От красоты Беллы захватывало дух. Ее платье было великолепно в своей простоте, показывая лебединую шею, плавный изгиб плеч, слегка прикрытый тонкими кружевными рукавами. Атласная ткань на талии подвязывалась золотым поясом, который ничуть не утяжелял платье. Она была восхитительна. Ангел.
Она взяла меня за руку и сплела наши пальцы, я устыдился тому, что они были потные, и ей наверняка было противно.
В ее глазах стояли слезы, и я поднял большой палец, чтобы поймать одну, скатившуюся по щеке. Церемония началась, и мы повернулись к алтарю, чтобы стать перед Пастором. Мои нервы были на пределе, но, в конечном итоге, я знал, что мы были частью одного целого.
Мы решили сказать свои собственные обеты после церемониальных, потому что не смогли выбрать один. Слова слетали с моих губ так, будто их говорил кто-то другой, действительно произнося их от всего сердца.

Если ты спросишь тихо, рядом,
Даже со мной не коснувшись взглядом,
Я отвечу не зло и не грубо,
Не пошевелятся мои губы.

Там, где от западни свободны души,
И где любовь в тела не одета,
С чистыми сердцами стремятся на сушу,
Чувствуя друг друга каждой клеткой.

Тот, кто любит – все знает о нас и о них,
Тайну силы, что удваивается на двоих.
Знаем то, в чем нуждаемся грешно,
Ищем чувство робкое, нежное.

Не будь любопытна – если и почему,
Я буду любить - пока не умру.
Я буду любить тебя, в нашей судьбе,
И жить во имя, во славу тебе.4

Когда я закончил говорить, из ее глаз потекли слезы, но я не убрал руки. Мы были связаны, я почувствовал слезы на своей щеке. Физическое напоминание, что мы одно целое сейчас и навсегда. Два сердца, бьющиеся как одно.
Я восторженно слушал, когда она начала говорить свою клятву.

Волен ты, и я вольна,
Ангелов стезя одна:
Мы в саду и ночь нежна;
Я – стремлюсь, стремишься ты
Пламя страсти пронести
Через годы и мечты;
Через все перипетии,
Через бури, через штили.
Так, любовь, всего начало,
Тайну жизни развенчала:
Лишь она сказать готова
Как найти дорогу снова,
В чем гармонии основа;
Не взирая на беду,
Как постигнуть красоту,
Создает любовь для нас
Чувств науку, без прикрас;
Мы стоим рука в руке,
Ивы клонятся к реке…
Сердце слышит сердца стук
Значит, нам не знать разлук!5

Толпа взорвалась громогласными аплодисментами, когда наши губы встретились. Я улыбнулся напротив ее губ и положил руку на ее маленькую спину, когда Пастор Денали объявил нас мужем и женой. Повернувшись, чтобы предстать перед нашими друзьями и семьей, я так и не смог отвести взгляд от Беллы. Дом был там, в ее глазах.

В первый раз я женился, зная, что это навсегда.

Рассказ, сказанный идиотом

В первый раз я упал в обморок…

Весь прошлый месяц я чувствовал себя, будто сидел на иголках. После каждого звука, который она издавала, после каждого раза, когда она вставала или двигалась, или даже когда просто вздыхала, я тут же вскакивал на ноги, требуя объяснений в стиле «что случилось?».
Жара тем летом была невыносима, и я все время настаивал, чтобы она оставалась в закрытом помещении. Естественно, она меня не слушала. Белла считала, что должна ходить каждое утро, говоря, что не собирается быть домоседом даже несмотря на жару. Я мог бы удержать ее от прогулок, если бы забаррикадировал дом стальным забором и проволокой с электрическим током.
В тот день я нашел ее, сидящей среди Violet Carson (сорт роз). Она улыбнулась, когда я подошел, но, судя по глазам, сейчас была потеряна в лабиринтах памяти.
Они были любимыми цветами ее матери, и отец привил их в ее день рождения, за два месяца до несчастного случая.
Я молча сидел рядом с ней, взяв ее за руки и не нарушая тишины. Потеря родных всегда нелегка, но потеря обоих родителей… никто никогда не должен испытывать такую боль.
Белла была сильной, такой же сильной, как и они, и говорила, что они не ушли, а жили в ней. В ее мыслях, в ее слезах, которые иногда орошали сад, в ее сердце – они жили вечно.
На такую веру и оптимизм можно было только молиться.
Бела ахнула, очень сильно сжимая мою руку, посмотрела на живот, а потом на меня.
Я застыл на мгновение, а затем встал, потянув ее за собой. Мой мозг и тело были в состоянии повышенной готовности. Я провел прошлые девять месяцев, готовясь к этому моменту, но, несмотря на это, мои действия были паническими и неуклюжими.
Машина была загружена вещами, про которые я вычитал в книгах, что смог найти. Ее чемодан был размером с автомобиль-универсал, но туда все равно не влезли все вещи из списка, который я составил, просматривая книги. Никто не может быть более подготовленным. Во всяком случая, я так думал.
Бела засмеялась, когда я, посадив ее в машину, запутался в собственных ногах и упал на землю с глухим стуком и облаком пыли. Вскочив, будто она был сделана из горячих углей, я сел на водительское место и поехал вниз по улице. Боль в голени была тут же забыта, когда Белла закричала, и я вжал педаль в пол.
Доктора и медсестры одели ее в свободное платье и отвезли в комнату, полную мониторов, прежде чем я даже смог сформулировать осмысление предложение. Мои брюки все еще были в пыли, поэтому пришлось отряхнуться.
Я не знал, что это будут часы, до того как испробовал их на себе. К тому времени, как доктор позвонил и сказал, что я могу войти, я практически лишился волос и стер подошвы ботинок.
Я пытался сделать все, что в моих силах, чтобы Белле было удобно, но посчитал задачу невыполнимой, когда она запустила третью грелку со льдом мне в голову. Я мог прочитать все книги (что я и сделал), но все равно был бы не готов.
Бела посмотрела на меня, пытаясь улыбнуться сквозь стиснутые зубы, перед очередной схваткой, которая, по-видимому, была сейчас самой сильной. Ее улыбка быстро сменилась гримасой, прежде чем она крикнула в мой адрес несколько ругательств и чуть не разорвала мою руку на куски. Ее тяжелое дыхание и крики боли заставляли кровь застывать в жилах.
Из-за пота ее волосы прилипли к лицу, и я попробовал смахнуть их, только чтобы ее зубы не вцепились в мою руку. Я старался успокоить ее, говоря, какую большую работу она делает, что я очень горд ей, и все у нас будет хорошо. Но по гневной вспышке в глазах, я понял, что она не купилась. Я пытался убедить не только ее, но и себя.
Я закрыл свой проклятый рот, когда врачи прокричали тужиться, и Белла, пронзительно закричав в последний раз, откинулась на больничную койку. Я мягко взял ее за руку и, неоднократно целуя, стал благодарить судьбу за то, что все кончилось.
Я уже и забыл из-за чего мы здесь, пока не услышал крошечный крик, заполнивший тишину палаты. Мое дыхание переросло в рыдание, ноги подкосились, свет померк.
Когда я пришел в себя, то увидел медсестру с нашатырем в руках, в то время как сам я растянулся на полу.
Грудь распирало от эмоций, горло сжалось, когда я рассмотрел комнату перед собой. Маленькое личико, выглядывающие из розово-голубого одеяла, и ослепительно красивую улыбку Беллы, заполнившую мое сердце той радостью, что бывает только однажды в целой жизни.
«Мы хорошо справились» сказала Белла, передавая мне маленький сверток. Сердце остановилось, а остальная часть мира просто исчезла, когда я впервые коснулся лица своей дочери. Мы справились великолепно.

В первый раз я упал в обморок, когда родилась наша дочь.

Ощутимый удар

В первый раз я солгал…

Это был обычный день, такой же, как и любой другой. Холодный зимний день, когда солнце медленно поднимается в небе, и облаков не видно на многие мили вокруг. Мы сидели на улице, у каждого была чашка с кофе и теплый халат. Никаких любопытных соседских глаз. Нас одновременно согревали глотки теплого кофе и нагретые кружки в наших руках.
Мы молчали, но так было принято в это время дня. Она потеряна в своих мыслях, а я в своих – это было удобно. Мирно. Я думал, что нас благословили, потому что наша маленькая девочка, казалось, засыпала очень быстро и спала всю ночь. Только в восемь месяцев она уже ложилась приблизительно в восемь вечера и спала не менее двенадцати часов. У нас был шанс.
Я волновался за Беллу: в обед ее постоянно мучили головные боли независимо оттого, что она делала. Ничего, казалось, не помогало, а я ненавидел, когда ей было больно. Будучи слишком надоедливым, я сильно беспокоился за нее. Она настаивала на том, что ничего страшного не происходит, но я просил, чтобы она сходила на прием к врачу, ведь хуже от этого не станет. Мы должны были пойти через два дня, и я очень хотел, чтобы врач обнадежил нас словами, что все в порядке.
Бела повернулась, чтобы посмотреть на меня, и послала мне небольшую улыбку, которую я вернул. А когда поймал ее взгляд, то ахнул, и чашка выпала из моих рук, расплескав по веранде все содержимое.
Ее красивые карие глаза были мертвыми, пустыми, безжизненными.
Она продолжала улыбаться, а я, смотря на нее, надеялся, что мои глаза обманывают меня. Но нет, ее там не было. Это было ее лицо, ее глаза, но складывалось впечатление, что это кто-то еще смотрел на меня через них. Бела была там, но не такая как раньше, и это дерьмо сильно испугало меня.
Я кинулся в дом, быстро набирая наших соседей Питера и Шарлотту, прежде чем позвонить 911. Мои ноги понесли меня обратно к Белле. Она все еще, казалось, не была затронута этим, просто качалась, сидя на этом проклятом стуле, как будто ничего не случилось. Когда я задал ей вопрос, она ответила, но ее тон был… пустым, неправильным и устрашающе спокойным. Я не знал, что думать.
Я держал ее за руку и разговаривал с ней, пока не приехала Шарлотта, чтобы присмотреть за ребенком. Белла, казалось, только что очнулась и по моему взгляду поняла, что что-то случилось. Я не знал, что сказать, чтобы успокоить ее. Я не мог сейчас успокоить даже себя.
Когда приехала скорая, она была в слезах. Белла настаивала, что ничего не случилось, что я, должно быть, ошибся, и ей незачем ехать в больницу. Она пыталась убедить меня, что я очень остро реагирую, но я настоял.
Они взяли кровь, проверили наиболее важные органы, Белла все это время не отрывала от меня своего взгляда. Когда доктор вернулся с намерением сделать компьютерную томографию, мое сердце ухнуло вниз. Я поцеловал жену в лоб, говоря, что все будет хорошо, и с болью наблюдал, как они забирают ее.
Я сидел как на иголках, пока они делали тесты, не чувствуя той расслабленности, когда она находилась рядом со мной. Мы с Беллой ждали, казалось, часы, сидя в черствых белых стенах, в черствой белой комнате, в черством белом коридоре. Сильный контраст с ярко-красной кровью, что с бешеной скоростью неслась по моим венам.
Мы сидели тихо, изредка находя небольшое утешение в беседе. Я мог сказать, что она боялась, прячась за улыбкой, которая не касалась ее глаз. И я был уверен, что она знала о моем волнении, и пыталась подбодрить меня улыбкой. Это не работало.
Я неоднократно целовал ее, в действительности просто не зная что еще делать, но точно зная, что должен чувствовать ее – ее запах, ее тепло – чтобы знать, что с ней все хорошо… По крайней мере, сейчас.
Когда дверь, наконец, открылась, и к нам вышел высокий долговязый доктор в ярком белом халате, то только по одному его взгляду я уже мог сказать, что все плохо. Я сжал руку Беллы и придвинулся ближе, целуя ее лоб, когда он начал оглашать результаты.
Я слушал, пока он рассказывал, но мой мозг смог зацепиться только за слова "пароксизм"1, "опухоль" и "неоперабельна". Я уверен, что он говорил еще о ее виде и месторасположении, но эти слова были слишком незначительны по сравнению с остальными.
Мое сердце прекратило биться, когда он сказал, что моя жена скоро умрет.
"Экспериментальная методика лечения" было следующим набором слов, что я услышал, и кажется, начал выходить из своего тумана, чтобы сосредоточится на них. Моему сердцу понравилась мысль о том, что надежда есть. Надежда, да, она будет жить. Она будет бороться с этим… мы будем бороться с этим, и победим. Мы должны были… она должна была.
Повернувшись к Белле, я поднес ее руку к своим губам и большим пальцем погладил ее мокрую щеку. Ее улыбка вернулась, и она глубоко вздохнула, когда я улыбнулся в ответ. «Мы пройдем через это вместе» сказал я ей. Это было утверждением для нее, так же как и для меня.

В первый раз я солгал, когда сказал ей, что все будет хорошо.

Когда умирают нищие

В первый раз я молился...

Заявления типа "сильная нагрузка", "мы сделали все, что могли" и "она не почувствует боли", постоянно всплывали в моей голове, и мне хотелось стереть их все, и "вы должны быть готовы" тоже.
Я не был. Да как я мог? Мы должны были прожить жизнь вместе, постареть вместе, умереть вместе. Проводить наши дни, лениво раскачиваясь на качелях около дома и рано ложась спать. Вот как все должно было произойти. У нас не было достаточного количества времени.
Я знал ее, знал, как свои пять пальцев. Но мне бы еще многому предстояло научиться. Гораздо большему, чем было в действительности. Если бы я знал… Господи, очень многие вещи я сделал бы совершенно иначе. Очень многие вещи я бы изменил. Все для того, чтобы получить еще немного времени.
Как же мы будем считать седые волосы и морщины друг друга, смеясь и вспоминая те времена, когда были молодой здоровой парой влюбленных? Я все еще могу представить себе, как Белла дразнила бы меня за медицинскую эрекцию, а я смеялся бы над ней из-за ее часто скачущих гормонов.
Господи, она была так молода, слишком молода. Мы были.
У нас даже не было морщин, по крайней мере, я их не видел. Это не должно было так закончится. Для нее все не должно было так закончится. Мне нужно больше, больше ее жизни, ее смеха, ее слез, ее улыбок. Просто… больше. И мне не нравилось, что я был этого лишен.
Может быть, я сделал что-то не так? Может быть, я любил ее недостаточно, защищал ее недостаточно? Может быть, конец ее жизни был моей ошибкой, чем-то, что я, возможно, мог предотвратить. Я бы вернулся назад и исправил свои ошибки, без сомнения. Может быть, я недостаточно заботился о ней в прошедшие дни? Господь проклял меня за все ошибки, что я совершил!
Может быть, я был эгоистичен, зная о боли, от которой она страдала? Я каждый раз смотрел, как, держа голову высоко, она улыбалась в не зависимости от своего состояния. Это было шоу для других из-за нежелания показывать степень своих страданий. Особенно, когда все было очень плохо.
Белла была такой сильной. Для меня, для нашей маленькой девочки, для всех нас – и за это я любил ее еще больше, как бы ни смешно это было. Я хотел бы провести остаток своих дней, заботясь о ней, очень хотел. Это было несправедливо. Я просто хотел еще немного больше времени.
«Не уходи» шептал я в ее волосы, такие мягкие и яркие. Ее запах заполнил голову, и сейчас мысленно я был в нашем доме, а не в стерильной белой палате смерти. «Пожалуйста, малышка, не оставляй меня».
Я не смогу воспитать нашу дочь без нее. Просто знаю, что не смогу. Было очень много вещей, о которых я не знал: интуиция, которой у меня не было, разговоры, в которых она будет нуждаться – вещи, предназначенные для матери, а не для меня – слабоумного отца.
Я умер бы тысячу раз, чтобы спасти ее, чтобы продлить ей жизнь. Я хотел поменяться с ней местами. Моя жизнь казалось такой никчемной по сравнению с ее.
Я буду ужасным отцом. Я буду ужасен во всем без Беллы. Я был никем без нее и до нее. Мои способности достигли чего-то только с ее присутствием.
Ее кожа была бледной, даже бледнее чем обычно, казалась тонкой, словно бумага, и прозрачной. Ее глаза открылись и автоматически нашли мои. Хоть они и потеряли часть своего блеска, в них все еще мерцала жизнь. Было больно являться свидетелем того, как она постепенно угасает.
Сухая кожа ее губ потрескалась и немного кровоточила, но красота, которой она светилась изнутри, ничуть не уменьшилась. В моих глазах Белла навсегда будет невероятно и бесспорно красива.
Ее тело умирало, я видел это. Жизнь постепенно сдавала позиции и оставляла ее одну. Запал остался немного дольше, но недостаточно долго. Для меня этого всегда будет недостаточно.
«Я люблю тебя» сказал я и стер слезу поцелуем, прежде чем та смогла скатиться по ее щеке. «Заботьтесь друг о друге» сорвалось с ее губ. Я отрицательно покачал головой, говоря, что не сдамся, и она слегка сжала мою руку. Отодвинувшись, я посмотрел в карие глаза Беллы, мои же зеленые были на удивление сухими.
Я ненавидел то, что не мог даже заплакать сейчас для нее.
«Я буду ждать тебя» сказала она, прежде чем ее глаза закрылись. Я не знал, что это будут ее последние слова. Я проклинал сердце, что билось в моей груди, кровь, что мчалась по моим венам, воздух, что заполнял мои легкие – все те вещи, что держали меня в этой жизни. Я проклинал свою жизнь, когда моя жена сделала последний вздох.

В первый раз, когда я молился, я просил еще немного времени.

Ничто не может получиться из ничего

В первый раз я пробовал еще раз...

Наша дочь приставала ко мне в течение многих недель, может даже месяцев, с "возвращением в игру". Я пытался игнорировать ее, но она все время говорила, что ей не нравилось видеть своего отца одиноким, и что ее мать хотела бы, чтобы я был счастлив.
Я был счастлив, счастлив настолько, насколько вообще мог без Беллы. Больше никто не никогда не сможет занять ее место. Я даже и пробовать не хотел. Мне казалось, что я стал бы неверным мужем.
Когда я, наконец, согласился, то чувствовал себя довольно изношенно из-за ее постоянного нытья, так что даже не смог насладиться блестящей улыбкой, что осветила ее лицо.
В седьмом классе у нее была учительница, которая и станет жертвой моего плана. Моя социальная уединенность в отношении к людям, тем более женщинами, лишала их малейшей возможности разрушить любую из моих стен. Я всего лишь надеялся, что не обижу бедную женщину и не заставлю ее плакать.
Ее звали Элис Брендон, я встречался с ней несколько раз и только в стиле отношений учитель/родитель, но никогда не давал ей повода для продолжения. Белла оставила после себя неизгладимый след слишком глубоко и очень надолго, так что мне даже не хотелось дать кому-нибудь шанс.
Я думаю, что должен был нервничать, подходя к порогу ее дома, но все, что я чувствовал, это неприятные ощущения в животе и боль где-то в области груди, где когда-то было мое сердце. Я чувствовал себя виноватым.
Она, конечно же, была красива с ее уложенными темными волосами и яркими карими глазами. Ее улыбка была настолько заразительна, что я вернул ее, не прилагая к этому особых усилий.
Я еще не был в новом ресторане, недавно открывшемся в городе, так что не знал, подойдет ли это место или нет, но был уверен, что куда бы мы не пошли, это вернет мысли о Белле на первый план, что лишит меня возможности развлекать гостя. Я не хотел расстраивать эту фактически незнакомую девушку, даже не смотря на то, что свидание было заведомо провальным.
Обед был хорош, а еда отменна. Беседа текла неспеша, даже я не мог не заметить яркую индивидуальность Элис и ее неугасаемый интерес к жизни. Я смеялся, когда она смеялась, улыбался, когда она улыбалась, до того момента, когда понял, что довольно хорошо проводил время.
И это испугало меня до смерти.
На десерт она заказала какой-то шоколадный мусс, и мы разделили его, будто уже давно так проводили время. Острая боль в груди вернулась с полной силой, и я не мог дождаться вечера, чтобы вернуться домой.
Ощутив изменение моего настроения, Элис положила свою крошечную ручку на мою, а я очень старался не вздрогнуть от этого физического контакта. Ее улыбка была искренней и полной беспокойства, я покачал головой и уверил ее, что все в порядке. Просто я уже был готов пойти домой.
Я проводил ее до двери, потому что джентльмен во мне не позволил бы развернуться, запрыгнуть в машину и сбежать отсюда, словно из ада, независимо оттого, как ужасно мне этого хотелось.
Я взял ее маленькую руку в свою и поцеловал, поблагодарив за прекрасный вечер, ненавидя тот факт, что мое воспитание заставило меня сделать это.
Элис покраснела и захихикала, и я возненавидел себя еще раз за то, что, возможно, произвел на нее неправильное впечатление.
Она встала на цыпочки, прижимая свои мягкие губы к моей щеке. Я напрягся, закрыв глаза, притворяясь, что контакт был безразличен мне, притворяясь, что мне не нужно такое внимание, притворяясь, что мое тело не нуждается в нежных ласках.
Расценив мою реакцию, как положительную, губы Элис прижались к моим, а мои ответили ей по своей собственной воле. Они были мягкими и податливыми, нежно двигаясь против моих собственных, и я откликнулся. Теплый и влажный язык встретил мои приоткрытые губы, разжигая во мне давно забытый огонь.
Казалось, что в этот момент пробудились все мои чувства. Ее запах, ее вкус, ее крошечное тело, грубо прижатое к моему. Это было неправильно, все неправильно. Она не испытывала то же самое, не чувствовала то же самое, не ощущала то же самое, и это было неправильно.
Я старался заставить свое тело реагировать так же, как и несколько минут до этого – искренне, по-настоящему. Я был одинок, и это может помочь мне пойти дальше, отпустить, наконец, свою боль. Я обнял ее за плечи, притягивая ближе, пытаясь совладать со своим физическим желанием.
Где-то глубоко внутри я знал, что нуждался в этом, нуждался в освобождении этой постоянной боли, нуждался в близком контакте женщины, но реакции не было. Только сожаление и вина.
Сожаление за то, что использовал Элис по своим эгоистичным причинам, когда понимал, что не смогу дать ей то, чего она хочет. Вину за то, что пробовал забыть Беллу, стереть ее из своего разбитого сердца таким грязным способом. Это невозможно. Я принадлежал Белле и всегда буду только ее. Мыслями, телом, душой – я принадлежал ей полностью.
Высвободившись из объятий Элис, я пробормотал извинения, избегая смотреть в ее глаза. «Я не могу сделать этого» сказал я ей, «прости, я просто не могу». Она, кажется, поняла, но ничего не сказала, только зашла в свой дом и мягко прикрыла за собой дверь.
Я вернулся в машину и поехал домой в полной тишине, боль от моих действий тяжким бременем легла на сердце. Наша дочь не стала спрашивать о том, как прошел вечер, просто посмотрев на мое лицо, и больше она никогда не пробовала уговорить меня попробовать еще раз. Я лег спать, взяв в руки длинную ночную рубашку Беллы и спрятав лицо в мягкой ткани, проклиная аромат, что давно исчез, но память о котором осталась навсегда.

В первый раз, попробовав еще раз, я знал, что другого никогда не будет.

Если у вас есть слезы

В первый раз я плакал...

Он хороший человек, любит ее, сильный и надежный, всегда готовый помочь – так и должно быть.
Цветы были ароматны, заполняя комнату своим душистым запахом, и очень яркими, их цвет варьировался от фиолетового до красного. Так много цветов, и я не мог не думать о том, что Белле бы это очень понравилось.
Смех и веселые разговоры разносились эхом по старой церкви с красной дверью. По-настоящему радостное событие, атмосфера такая же, как в прошлый раз.
«Папа, папа, папа» закричала она, «я хорошо выгляжу?».
В последний раз я видел это платье, когда оно было на Белле. Она так похожа на нее. Моя любовь, моя жизнь, может быть это и делало те дни особенно тяжелыми.
«Ты красивая, маленькая девочка» сказал я, прежде чем поцеловал ее в лоб и опустил вуаль. Каждая минута без Беллы была трудной, особенно в тот день.
Она должна была быть там, ведь моя единственная обязанность состояла в том, чтобы дать свое благословение. Все остальное должна была делать она. Поиск платья, подружек невесты, выбор посуды, дизайн приглашений, дни, проведенные в городе, регистрация, обоюдный смех. Даже девичник в салоне, стрижка волос, маникюр, макияж, чтобы этот день был прекрасным – всем этим должна была заниматься она.
Но ее там не было.
А я был… один.
Много лет прошло с тех пор, как она оставила меня, и ни один последующий не был легче предыдущего. Я думал, что со мной было что-то неправильно. Независимо оттого, как плохо мне было, как глубока и непосильна была эта боль, я не мог плакать. Я знал, что должен, много раз, но слез не было. Независимо оттого, как сильно я хотел этого.
В конце концов, я пришел к выводу, что был слишком сломан, слишком потерян, чтобы появились слезы, о которых я так мечтал. Ты не можешь плакать, когда даже не чувствуешь принадлежности к собственному телу. Ты не можешь скорбить без сердца, которое осталось с ней.
Процессия началась, и я был взволнован почти так же, как и в наш свадебный день. Рука нашей дочери надежно лежала в моей, и я чувствовал, как она дрожала, когда мы готовились войти в зал.
«Я так счастлива, папа» прошептала она из-под вуали. И все, что я мог ответить, это «мне жаль, что твоя мама не с нами». Я сжал ее руку, принося уверенность и комфорт, я знал, что он был правильным человеком для нее. Он не был достаточно хорош, но никто никогда не будет. Он был лучшим из возможных.
Он не заслуживал ее, точно так же, как и я не заслуживал Беллы, но он был тем, кто будет чувствовать себя благословленным за данную возможность. Как и я, когда это было лучшее время в моей жизни. Бела дала мне лучшее от себя, находя лучшее во мне, и я видел, что с нашей дочерью будет то же самое.
Я надеялся, что им будет дано больше времени.
Мы плавно шли к алтарю, мои шаги были размерены и осторожны. Мне не надо было идти по проходу в прошлый раз, и это немного дезориентировало. Ни один взгляд не был направлен на меня – все смотрели на красавицу, чью руку я держал в своей. Это было то же самое. Они так же были очарованны красотой Беллы.
Когда мы остановились, я повернулся к дочери, чтобы снять мягкую белую вуаль, закрывающую ее лицо. Ее глаза блестели от слез, я увидел в них Беллу. Они медленно стекали по щекам, беззвучно падая на атласное платье.
Смотря в ее глаза и видя там безграничную любовь, из моих глаз потекли слезы. Долгожданные слезы затуманивали разум, но именно благодаря ним сейчас я видел мир с ослепительной ясностью. Моя грудь поднималась от силы моего дыхания, и мне казалось, что не было тех двадцати двух лет, прошедших со дня ее смерти.
Я наклонился, чтобы поцеловать дочь в щеку, и она сильно обняла меня за шею. «Мне жаль, что мамы нет здесь» прошептала она в мою щеку, «для тебя, пап». Дыхание перехватило, и я тяжело сглотнул. Глаза были полные слез, щеки мокрые от соленых дорожек, а еще напряжение в груди, когда я думал об ее словах. Я думал о том же каждую минуту каждого дня.
Я сказал свою речь, и повернулся к человеку, который будет заботиться о ней, любить ее, стареть и умирать вместе с ней, разделять с ней слезы и смех в течение всех дней ее жизни, прежде чем вернулся на свое место.
Это было лучшее место. Отсутствовало только одно…
Белла.

Засыпая, мечтай

В первый раз я умер...

Посещение ее могилы было не самым легким занятием. Я делал это часто, убирая сорняки с надгробия и ставя свежие цветы в вазу, даже если она думала, что они ей не нужны. «Это смешно» слышал я, как она говорила мне, «они красивые и хорошо пахнут, но я не нуждаюсь в них».
Я с поразительной ясностью помнил ее голос. Он преследовал меня иногда. Она говорила те самые слова, что и на нашей второй годовщине. После напоминания о том, что сад – это все, в чем она когда-либо будет нуждаться, она поцеловала мою щеку, поблагодарила меня и все равно поставила их на стол. Я знал о ее тайной любви к цветам, даже если она никогда не говорила об этом вслух.
Даже в конце ее верные посещения цветников никогда не прекращались. Конечно, время, что она проводила там, стало гораздо меньше, но никогда не останавливалось. Я пробовал смотреть за ними, после того как Белла ушла, но у меня были не такие золотые руки. К сожалению, я не смог с ними ничего сделать.
Нет ее.
Нет нас.
Нет даже меня.
Мой выбор цветов менялся от неделе к неделе, но каждые из них были красивы по-особенному. Как и Белла. Безупречные, немного несовершенные, но яркие и ароматные до последнего дня. Их запахи, бесконечное множество красок, соблазняющих взгляд, навевали жгучие воспоминания. Да, они напоминали мне о ней. Даже когда увядали, теряя лепестки, словно дни, когда я не видел Беллу.
Я был старым и слабым. Белла не видела моих первых седеющих волос, что я нашел, и следующих шести, которые я обнаружил в тот же день. Забавно, это были именно те небольшие вещи, которые заставляли меня тосковать по ней еще больше. Возможно, я был подготовлен к чему-то более значимому, например, к постоянной ноющей боли, но незначительные мирские дела поражали, казалось, в самое сердце.
Я никогда не был готов к таким моментам. Они, казалось, всегда приходили без каких-либо предупреждений.
Например, когда я пробовал другую марку кофе. Аромат всегда напоминал мне о наших первых днях и первых поцелуях. Или когда я нашел маленький участок темных волос, растущих на спине. Я рыдал целый час, сидя на полу в ванной, потому что ее не было рядом. Я никогда не услышу ее смех надо мной, и как она обзовет бы меня гориллой или чем-то похожим.
Эти воспоминания были украдены у меня, вырваны из рук и сердца ее смертью.
Тридцать пять лет – долгое время жизни без нее. Без моей любви, моей жизни, с которой я не мог разделить многие моменты. Свадьбу нашей дочери, жизнь и обучение ее детей.
Я знал, что я был готов.
Конечно, есть вещи, которые я пропущу. Я не увижу внуков, когда они вырастут, женятся и будут жить своей собственной жизнью. Я определенно пропущу это. Но это несравнимо с моей тоской по Белле. Я тосковал по ней достаточно долго.
Минуты, дни и года были очень трудными без нее. Мне нравилось думать, что я сделал все хорошо, что она могла бы мной гордиться, но также я понимал, что добился бы большего успеха вместе с ней.
Да, я был готов. Готов к тому, чтобы воссоединиться, готов для нашей вечности.
Пришло время идти домой.
Я лег на мягкую траву, утренняя роса испачкала мою одежду, но это неважно. Не там, куда я иду. Цветы были прижаты к моей груди, будто они были Беллой, которой не было со мной так долго. Представляя жизнь, которой не было, тело, которое было похоронено под землей. Аромат заполнил мою голову, успокаивая меня, и я закрыл глаза.
Не так страшно, как я думал. Не было никакой боли, ничего, за исключением подавляющего чувства мира. Никакого воздуха, заполняющего легкие, никаких звуков, ласкающих слух, никакого стука сердца в груди, никой боли в уставших суставах. Был только я, а затем… меня не стало.
Она была там, как я себе и представлял уже долгое время. Красивая, с сияющими волосами, развевающимися на невидимом ветру, яркими глазами, ослепительной улыбкой, кожей, светящейся жизнью. Мое сердце взлетело, а душа пела. «Моя Белла, как же я тосковал без тебя».
«Я ждала тебя» сказала она. Ее голос был словно мед для моих ушей: болезненно сладкий, тягучий, наполняющий мое сердце жизнью и любовью к ней. Я тоже ждал ее.

В первый раз я умер, мечтая о нашей вечности.